...Мне приснилась большая зелёная рыба,
у неё были странные фиолетовые глаза.
Рядом тихо спал
маленький плюшевый медвежонок.
Сочетание это смешным показалось
и напомнило танец ипохондрических лебедей,
бронетранспортёр,
мрачные августовские ночи.
А ещё мне приснился солидный батончик,
в шоколаде арахис и натуральная карамель:
если кто забыл,
это жевал ещё Добровольский.
Зарябило в глазах от такой мешанины
и подумалось: "много непозволительной ерунды
снится нынче мне,
надо бы что-то и поважнее."
И тогда мне приснились: последний троллейбус,
нарушающий сладостную полночную тишину,
ржавый скрип дверей,
гул разгоняющегося тела.
...Всё незаметно переменилось,
что приснилось. На этом закончились грёзы...
Много дней назад
я, улыбающийся безвольно,
попытался найти незабетанированную брешь
у стены нерастаявшей, открывающей новый мир,
и пора уж туда отправляться, но только
некого искать.
...А уже под конец мне приснился образ,
удивительно нежный, как шелест розовых лепестков,
тихий шум воды,
ряд осторожных прикосновений...

...Ах, Аня, Анюта,
на "Ах" - ни минуты,
одета, обута,
для лета как будто -
не тут-то, и то-то:
весёлые ноты, кроты и еноты,
боятся чего-то,
кого-то, и - нате!-
опять на закате
гроза, ой, некстати,
загар или платье -
никто не оплатит,
и лета не хватит,
а это - не тянет,
не катит.
...Красивая Аня
на синем диване,
в вечернем тумане,
в седом океане,
и в ванне, и в бане;
а дальние страны,
что Аэропланы,-
с высокого крана,
с цветного экрана,
с Венеры, с Урана,
несказанно рано...
Почти что саванна,
небесная манна,
пришла ты, нежданна,
вся очень туманна;
совсем первозданно,
чуть-чуть иностранно,
пространно, как странно,
О, Анна!...